О Польше

Г. Г.

29 апреля 2010 г., 14:39

О Польше

События текущего месяца порядком всколыхнули тему российско-польской неприязни. Не то чтобы горячую, не то чтобы болезненную – такие эпитеты свидетельствовали бы уже о деградации, – скорее вязкую, склизкую. Сейчас оно побурлит, попачкается, повоняет – да и застынет до следующего движения. И дискуссия о том, что поляки – такие, поляки – сякие, вновь уйдет с площадей на кухни, равно как и дискуссия о том, что они белые и пушистые, а наша страна обходилась с ними как тиран и преступник.
Хотя подавляющее большинство этих дискуссий ограничится обслуживанием и так уже затасканных стереотипов. Мозгу удобнее ориентироваться в элементарных установках.

Позиций разной направленности и состоятельности в этом вопросе хватает. Но при всем при этом первостепенно вот что: произошла трагедия. Погибли люди, не последние в своей стране. Погиб президент страны. И, каким бы маразматическим ни называли его правление при жизни, какими бы вескими ни казались обоснования его вины – сейчас это внутреннее дело Польши. А если уж мериться историческими счетами, то и такой, и сякой, равно как и жертвой тиранического произвола можно назвать обе стороны.
Ведь даже славные сыны Отечества часть своей славы сделали на этом поле сомнительной. Суворов выиграл множество судьбоносных сражений – а чин фельдмаршала получил за подавление Польского восстания 1794 года: при том, что его солдаты устроили резню в Праге (пригороде Варшавы). Пушкина за некоторые его стихи сейчас назвали бы ультраправым, а условная Альбац – так и вовсе цепным псом диктатуры. Впрочем, вряд ли их можно назвать лучшими в его творчестве, тогда как противостояние рождало в самом деле гениальные произведения: и похоронный марш Шопена, и полонез Огинского (бывшего, кстати, сенатором Российской империи) посвящались одному событию – подавлению Польского восстания 1830-1831 годов.

Но фактом остается и то, что Польша за всю историю своего существования куда охотнее вступала в коалиции против России, чем вместе с ней. Авторы патриотического, как бы сейчас сказали, хита – «Варшавянки» 1831 года – не постеснялись включить в нее куплет откровенного заискивания перед «братьями-французами». А что, шли ведь с Наполеоном.
Помогла Франция Польше и веком спустя. В войне 1919-1921 годов американцы, англичане, французы, итальянцы исправно снабжали своего клеврета оружием, продовольствием, военными советниками и, собственно, войсками – что и позволило отбросить войска Тухачевского от Варшавы. Тогда в польском плену погибло в разы больше красноармейцев, нежели потом было расстреляно польских офицеров. И причиной их гибели в большинстве случаев стали крайне жестокие, нечеловеческие условия содержания – ведь согласно тогдашней (только ли тогдашней?) польской идеологии они и являлись недочеловеками. Хотя, надо отметить, изощренными зверствами не гнушались обе стороны. Когда я был студентом-первашом, для английского покупал The Moscow News – и в одном из номеров увидел жуткое фото казни польского офицера. Повешения за гениталии.
Успех в той войне – пусть он и был относительный, половинчатый – выломал тормоза у великопольского шовинизма. Появилась традиция устраивать так называемые Дни колоний и Морские недели. Дескать, великой державе должны быть предоставлены колониальные владения – Камерун, например. Что до русских, то была поставлена задача выдавить их куда-нибудь за Урал. Неудивительно, что после Мюнхенского сговора Польша вслед за немцами оттяпала себе кусок Чехословакии. В те годы она заигрывала то с традиционными своими союзниками, то с Осью – торговалась настолько нахраписто, что расстроила отношения даже со столь дорогой ей Францией. Это при том, что первую заботу настоящей державы – модернизацию армии – она так и не провела. Оснащенная во многом по стандартам Первой мировой, польская армия в 1939 оказалась абсолютно небоеспособной: что там уланы против танков и авиации?

Есть две версии того, как на оккупированной советской территории внедрились слова «матка», «курка», «млеко», «яйки». По одной из них, немцы натаскались на завоеванных землях. По другой, употреблялись они главным образом носителями языка. В первые месяцы войны вне зоны действия Женевской конвенции резко возросло количество психических расстройств среди военнослужащих вермахта, поэтому для карательных операций на завоеванных славянских территориях активно вербовался полицайский сброд. Тут нелишне будет напомнить, что первый во Второй мировой геноцид мирного населения устроила именно Польша (в прусском городе на своей территории), а концлагеря в ней строились аж с 1934 года.
И даже в войне с общим врагом неприязнь не ослабевала. Дружественная Советскому Союзу Армия Людова была не очень многочисленна, с Армией же Крайовой отношения были напряжены настолько, что доходило до боестолкновений, а советским партизанам было дано указание по возможности незаметно устранять ее актив. АК, к сведению романтически настроенных читателей, вовсе не была сборищем безгрешных агнцев: «вычищала» украинское население, в то время как УНА – польское.
Есть еще мнение, что Сталин нарочно не стал форсировать взятие Варшавы – давая таким образом немцам время на жестокое подавление восстания 1944 года. Таким образом он чужими руками устранял польский прозападный элемент (тогда как четырьмя годами ранее приходилось делать это своими). Ему все же сподручнее было отбить Варшаву у немцев, чем у англичан – он был слишком изощренный политик, чтобы оставлять враждебное образование на линии фронта и за ней.

Теперь – о дважды прошедшем в апреле по федеральным каналам фильме Анджея Вайды «Катынь» – сначала настоятельно не рекомендованном к просмотру российскими гражданами, нынче же настоятельно рекомендованном. Крутая перемена курса – дело обычное для политики, удивляться тут нечему.
И что же увидели россияне? Крепкий фильм от достаточно большого режиссера, без патриотического угара – но вместе с тем художественно-однобокий, что для Вайды не внове. Еще в «Человеке из мрамора» и «Человеке из железа» он накидал галерею нелицеприятных портретов просоветских руководителей. И в этом его фильме все, кто принял новую власть – отступники, конформисты и просто трусы. Среди поляков, по пану Вайде, не было ни лояльных к идеям социализма, ни благодарных Красной Армии за освобождение от немецкой оккупации, ни просто русофилов. И государство ПНР, надо полагать, четыре десятка лет держалось на одних только советских штыках.

Как это часто случается с художественной пропагандой, пристальный взгляд оказался близоруким. Вайда хотел возвысить стойкость польского народа – а получилась едва ли не карикатура. Какая это стойкость, если ее проявления абсолютно иррациональны – это фанатизм, оголтелость. Сталин, получается, избавлялся от отмороженных фанатиков. А что, может, в самом деле, исходя из лояльности настроений, и составлялись расстрельные списки. Не всех же расстреляли – выжил ведь, к примеру, потомственный дворянин Ярузельский.

Неприязнь была всегда, с самого основания обоих государств. Исторически территория Речи Посполитой являлась периферией католического мира и исполняла функции своего рода санитарного кордона. Шляхту такая окраинность некоторым образом расстраивала, и потому она всемерно обозначала принадлежность к «просвещенному Западу» – путем копирования внешних признаков и нарочитого дистанцирования от «варварского Востока». Потому, видимо, в обиходном русском языке закрепились слово «быдло» и выражение «пся крев». И вот это самое «быдло» – запорожское, крымскотатарское, московитское – конечно же, несет прямую ответственность за то, что на фоне остальной Европы польское государство оставалось в лучшем случае крепким середняком. Мол, если бы не «Западная Монголия», не было бы и Восточной Европы, не было бы и разделения – культурного, экономического.
Но, вообще, подобное самооправдание – не одно лишь польское достояние. Карта эта была сочтена пригодной для розыгрыша и на Украине – да даже в Санкт-Петербурге укрепляется тенденция кичиться «европейскостью». Собственно, по тому же принципу великорусская голытьба производит в еще более низший сорт «чурок» и «чучмеков», а «горожане во втором поколении» проявляют надменность по отношению к «дерибасам». Все это – невежественное высокомерие, связанное с якобы более высоким происхождением.

С другой стороны аргументы ненамного конструктивнее: так и так, Недоевропа! Примазались, ляхи позорные. Анекдот еще вспоминается – про лягушонка и дядю Колю. А между тем, похожие настроения присутствуют и в самом польском обществе. Публицист Ежи Урбан однажды спровоцировал крупный скандал, поместив на обложку своего издания изображение женского полового органа с подписью «Польская политика». В фильме Юлиуша Махульского «Эскадрон», показывалось, что в подавлении Польского восстания 1863-1864 годов активное участие принимали и сами поляки.
Все просто: в Польше, как и у нас, как и везде в мире, есть националистическое крыло, есть противовес ему. Поляки – это обычные люди. И какой бы антироссийский бред ни нес какой-нибудь отдельно взятый поляк – это не касается ВСЕХ поляков. Моя позиция основана вовсе не на том, что лично у меня есть хорошие знакомые – этнические поляки, хотя и это имеет значение. Мне всего лишь противны штампы, равняющие всех под одну гребенку. Почему они так живучи? Так ведь чем больше примитивных установок, тем примитивнее мозг – тем эффективнее политическое управление.

Да, националистическая карта еще долго будет разыгрываться в Польше. Сам по себе шовинизм – удел народов крупных, но не великих. Так что отчаянные попытки Польши вырваться из второго эшелона, сравняться по своему значению, влиятельности с истинными державами раз за разом будут терпеть крах.
И потому большая ошибка – на антироссийские настроения отвечать антипольскими. Россия ведь тоже сейчас не самый важный игрок в мировой политике, а путь к процветанию – это вопрос в первую очередь качества менталитета. Если припоминать соседу по возможности все грешки, выясняя, кто кого больше обидел – так легко застрять, завязнуть на этом уровне. На уровне бабской перебранки на коммунальной кухне.